Роберт Де Ниро
Новости | Фильмы | Интервью | Фотографии | Видео | Ссылки | |
«Сошедшие с экрана»Воспоминания Михаила Козакова о встречах с Робертом Де НироУ Вуди Аллена есть фильм «Пурпурная роза Каира». В провинциальном городке милая девушка от скуки и тоски постоянно ходит в кино и смотрит по сто раз некий фильм, где играет ее любимый актер, герой-любовник. Влюбленная в него девушка в полупустом кинозале грезит наяву, и происходит чудо. Ее чувство так сильно и материально, что киногерой отвлекается от своих экранных партнеров и партнерш и с экрана начинает общаться с влюбленной поклонницей, а затем и вовсе сходит в зал. По скольку раз мы, мальчишки-школьники, смотрели в 40-х годах полюбившиеся нам советские фильмы? Не подсчитать. Мы знали наизусть «Чапаева», «Первую перчатку», «Весну» с Любовью Орловой, «Кубанских казаков» . Но самым любимым киногероем второй половины 40-х был Сережка Тюленин из фильма «Молодая гвардия». Его обаяние было чем-то сродни безотказному обаянию легенды 30-х Петра Алейникова.
Сергеем Тюлениным, сыгранным другим Сергеем — Гурзо, мы, школьники, бредили. И вот однажды — я учился уже в 9-м классе 222-й ленинградской школы — один мой старший друг, москвич, некто Гуго, историк по профессии, часто бывавший в Питере, вдруг спросил: «Хочешь, я познакомлю тебя с Сергеем Гурзо?» Если бы мне сегодняшнему предложили познакомиться… я даже не знаю с кем — ну, предположим, с великим Марлоном Брандо, — мне кажется, я не испытал бы ничего, подобного тому, что я испытал в то восхитительное мгновение. Ну, во-первых, я решил, что Гуго меня разыгрывает. Однако нет. Мы поднялись на третий этаж гостиницы «Октябрьская», что у Московского вокзала, постучались в номер, вошли, и я увидел чудо: за столом небольшого номера сидел сам — тот, который… Перед ним на столе уже стояла полупустая бутылка водки, рубашка была расстегнута. Я увидел на его груди татуировку. Помнится, это был летящий орел, в когтях которого то ли женщина, то ли… Впрочем, не важно. Живое чудо улыбнулось, протянуло мне руку и даже предложило выпить с ним. Для полноты картины прошу представить скромно сидевшую на уголке кровати молоденькую девушку, почти девочку. Она впервые тогда снималась в одном фильме с Гурзо. Девушка смущалась, может быть, нашего вторжения в номер, но я успел заметить ее влюбленный взгляд, устремленный на нашего героя. А еще наяву, на расстоянии одного метра видел незабываемую улыбку Сережки Тюленина, маленькую расщелинку между передними зубами, только усиливающую эффект ни с чем не сравнимого обаяния этого парня с орлом на груди. Было от чего млеть этой девчушке, ставшей впоследствии знаменитой актрисой, по которой сходили с ума фанаты советского кино в 60-70-е годы прошлого столетия. Возвращаясь домой, я думал только о том, что если расскажу об этой встрече ребятам в школе, они, конечно же, решат, что я вру. А улыбку Гурзо я вспомнил еще раз, увидев на телеэкране улыбку Юрия Гагарина, когда Сергея Гурзо то ли уже не было в живых, то ли он пропадал в безвестности из-за понятного всем нам российского национального недуга. Медные трубы — их надо уметь пройти. Не каждому удавалось. Взять того же Петра Алейникова. А вот Николаю Афанасьевичу Крючкову удалось до конца жизни остаться Крючковым, воистину народным артистом, народным любимцем, российским Жаном Габеном, каким он стал в старости. А разве Алейникову, Гурзо было природой отпущено меньше? Но ведь воистину: кому много дано, с того много и спросится. Николай Крючков, дядя Коля Крючков, не брезговал рюмашкой, а то и стаканом. Тут вопрос опять-таки приоритета: что важнее — лишний стакан или никогда не лишняя роль? Золотой телец, сшибаемый где ни попадя, или почти бесплатная поэтическая программа любимых стихов? Ордена и медали от государства или ежедневный, пусть незаметный труд до седьмого пота? Марчелло Мастроянни, о котором сейчас пойдет речь, любил и умел заложить за воротник. Сам видел пару раз. Он для меня второе после Гурзо потрясение от сошедшего с экрана кумира, для меня, зрителя и поклонника его выдающегося таланта. Почему только второе? Разве я не видел других после Гурзо? Разумеется, видел, ведь я к этому времени, к началу 60-х, уже снимаясь, работал с выдающимися мастерами советского кино. Но ведь — советского. А тут итальянец, к тому же всемирно известный, оказался в Москве в скромной однокомнатной квартире моей матушки, Зои Александровны, как когда-то Сергей Гурзо в однокомнатном номеришке в «Октябрьской». И я своими глазами видел его и выпивал с ним, сидя за одним столом и не веря в происходящее. Тоже странность. Я, мальчик из писательской семьи, из писательского дома на канале Грибоедова, где жили или бывали Михаил Михайлович Зощенко, Евгений Львович Шварц, Анна Андреевна Ахматова, наконец, сама Галина Сергеевна Уланова, с благословения которой я, будучи в 5-м классе, поступил в 1-й класс балетного училища на улице зодчего Росси, где в те годы еще преподавала Агриппина Яковлевна Ваганова. Я, видевший на сцене Николая Черкасова, Николая Симонова и других, подобных им, и даже однажды слышавший самого Василия Ивановича Качалова, читавшего стихи, — я, увидев сошедшего с экрана в гостиничный номер, как спустившегося с небес, Сергея Гурзо, испытал ощущение, близкое к мистическому. Бред. Так-то оно так, но эффект присутствия живой Мэрилин Монро, или Марчелло Мастроянни, или Андрея Миронова, как теперь для кого-то героев «Бригады», появившихся в ресторане где-нибудь в Суходрищенске, — явление, похожее на то чудо, что произошло с девушкой в «Пурпурной розе Каира» Вуди Аллена. Для нашего поколения москвичей Марчелло Мастроянни был визитной карточкой великого итальянского кинематографа — Феллини, Висконти, Антониони… И увидеть его в застолье живым, в однокомнатной московской квартире мамы в Замоскворечье — разве это не чудо? Разве мне хоть кто-нибудь поверит? Ведь не поверили же мне ребята, когда я им рассказывал, что видел живого Гурзо — Тюленина в «Октябрьской». На сей раз, по счастью, были свидетели: Олег Ефремов, Женя Евстигнеев. Матушка пригласила Олега Николаевича и Женю, которыми всегда восхищалась, прийти отужинать с Марчелло Мастроянни. А как великий артист из Италии вообще оказался у мамаши в семнадцатиметровом ее жилище? Этому предшествовало ее, да и мое знакомство с прекрасной итальянской актрисой Росселлой Фальк. Вспомните фильм Феллини «8 ?» и красивую подругу жены героя, которого играл Марчелло Мастроянни. Это была Росселла Фальк. Вспомнили? Так вот, Росселла — театральная актриса, побывала на гастролях с театром в Москве. Потом она закорешилась с мамашей, хорошо говорившей по-французски и немного по-итальянски. Росселле очень понравился скромный дом Зои Александровны Никитиной. Мама умела принять гостей. Но суть не в том. «Пиццо смецо. Бесэда дорога», — как говорят братья-белорусы. Росселла сказала: «Зоя, скоро в Москву приедет Марчелло Мастроянни. Он будет здесь сниматься в совместной картине. Можно я дам ему ваш адрес и телефон? Я дружна с ним и уверена, что он вам понравится». Ну, сказала и сказала. Когда в квартире мамаши через два месяца раздался телефонный звонок и голос господина, который назвался Марчелло Мастроянни, мама не поверила своим ушам. И вот мы — Олег, Женя, мама — сидим за столом, а супротив нас живой Мастроянни. Пришел он к тому же не один, привел продюсершу, всю в цацках, в цепочках с брюликами, художника по костюмам и гримера в придачу. За рюмкой с закусью мило протекает ничего не значащая светская беседа. Какие-то малоинтересные разговоры о Станиславском, о Феллини, о том, почему и зачем Мастроянни согласился сниматься в «Подсолнухах»… Все мило, чинно, скучно. Олег тогда не пил, заскучал. И они с Женей ушли. Вскоре поднялась и продюсерша, сказала, что им пора, у Марчелло в семь утра съемка. Все встали, попрощались. Один Мастроянни сидит. Продюсерша ему, разумеется, по-итальянски: «Марчелло, вставай, пошли, что, мол, сидишь». Он: «Но» — «нет». И продолжает сидеть. Она опять по-ихнему, настойчиво: «Марчелло, пора». Он свое, уже жестко: «Но». Вы, мол, хиляйте, я сам за себя в ответе. Делать нечего, ушли господа. Ушла продюсерша, недовольная — это и без перевода видно было, дверь хлопнула. Марчелло: «Зоя, водка!» Водка вновь была извлечена из холодильника, и закусь опять появилась, но главное — беседа по-иному пошла, как будто подменили человека. Мы просидели до шести утра. И хоть пили много, никто не напился. Я уже не говорю о мамочке, но ни любивший выпить великий итальянец, ни даже аз многогрешный на сей раз не подкачали. А потому что беседа была гарной. О чем? Да обо всем: о тоталитаризме, о Сталине и Муссолини, о Булгакове — звезда и его читал, — конечно же, о Феллини, о роли Рудольфа Валентино, которого Мастроянни играл, об Антоне Павловиче Чехове, о жизни вообще. Помню, что главной темой обсуждения и горячих споров тогда в застолье у мамы, дважды сидевшей при Сталине, стала проблема прессинга тоталитаризма, возникновение в этой страшной системе мощных произведений русского искусства. Примеры, приведенные мэтром, были все те же: Булгаков, Шостакович, Эйзенштейн. Легко. Я отстаивал принципы западной демократии. Мы, разумеется, ни к чему не пришли, но посидели… Где-то в 6 утра — было лето, уже рассвело — я проводил легенду до ожидавшей его всю ночь машины. В мамином дворе начиналась жизнь, какой-то грузчик тащил в магазин ящик с продуктами. Я, обезумевший от пережитого — меня просто распирало от гордости, — похвастался перед грузчиком. «Вы видите, кто тут… Это сам Марчелло Мастроянни». Грузчику было по барабану. Скорее удивился, что подвыпивший молодой человек чего-то от него хочет. И, никак не среагировав на мой выпад, потащил ящик с товаром по назначению. В театре «Современник» была репетиция. Я хвастался произошедшим ночью. Рассказал Ефремову. Мой рассказ не произвел на шефа никакого впечатления. Значит, говоришь, и он… Молодец… В то лето, в те дни шел Московский международный кинофестиваль. Пресс-бар — туда допускались только избранные — находился на первом этаже гостиницы «Россия». В надежде увидеть там своего друга Мастроянни я, разумеется, не преминул туда заглянуть. Зал пресс-бара был переполнен — кого там только не было: артисты, режиссеры, важные, модные лица, наверное, и бдительные люди из ЧК. Оркестр играет, кто-то танцует, кто-то флиртует, репортеры, вспышки фотоаппаратов. А знаменитостей! И Миклош Янчо из Венгрии, и Моника Витти, и Альберто Сорди, ну и, как водится, наши звезды. Я-то жду только одного — Марчелло Мастроянни. И он наконец появился в сопровождении моего знакомца Леши Потапова. Все взгляды обратились только на них. Я со всего маху устремился, разлетелся, говоря: «Привет, Леша! Я друг Марчелло». Мастроянни как-то странно посмотрел на меня, затем удивленно добавил: «Кто этот бесцеремонный парень?» Алексей, соответственно, так же удивленно посмотрел на меня. Меня словно ушатом ледяной воды облили. Красный, как рак, ретировался к своему столику. Сел и говорю одному другу, пришедшему со мной: «Марик, я ни хрена не понимаю, ведь мы всю ночь с ним гудели! Клянусь, что я не вру». «Да, странно», — ответил Марик. Ладно, ну черт с ним, думаю. «Давай, Марик, выпьем по этому странному случаю»… Сидим. Через какое-то время голос: «Миша!» Поворачиваюсь, вижу: господин Мастроянни, сидящий неподалеку за столиком с Моникой Витти и Сорди, ко мне обращается. Стоит переводчица и говорит: «Михаил, вас почему-то приглашает за свой столик Мастроянни. Вы что, с ним знакомы?» Я был к этому моменту уже под сильными парами, однако подошел к столу, разумеется, присел. Познакомился с еще двумя звездами, но настроение мое было уже безнадежно испорчено. Еще бы! Пережить такой публичный позор, который я пережил час назад на глазах у всей почтенной публики! К тому же я уже изрядно завязал горе веревочкой. Правда, и у Марчелло глаза блестели не без причины. Я, помню, сказал тогда переводчице: «Он, как миллионер из чаплинского фильма, узнает, когда пьян». Прошли годы. В 1986 году Никита Сергеевич Михалков снимал итальянский фильм по мотивам чеховской «Дамы с собачкой». Марчелло играл главную роль. Жила группа в ленинградской «Астории», где жил тогда и я. Днем мне удалось побывать на съемках, а вечером была пьянка в ресторане. Саша Адабашьян пригласил меня. Во главе сидел Марчелло. Кажется, отмечался Сашин день рождения. Я решился напомнить Марчелло о себе, ведь он уже был под газом… Саша подвел меня к великому и уже очень немолодому артисту. Как это ни странно, мое лицо показалось ему знакомым. Тогда я напомнил ему о той давней длинной ночи в конце 60-х в одной маленькой московской квартире: «Вы случайно не сохранили в памяти разговор о Сталине, Феллини, о тоталитаризме и прочем, который протекал в квартире моей уже давно покойной матушки Зои Никитиной?» Он напрягся, искренне пытаясь хоть что-то вспомнить, но, разумеется, не вспомнил. Да и как ему, перед которым прошли тысячи лиц в разных странах, помнить всего один вечер где-то в Замоскворечье?! Было бы весьма странно, если бы его память сохранила… А я храню это долгие годы. И тут-то как раз нет ничего удивительного. 60-е годы, молодость, мама, Олег, Женя и он, великий Мастроянни. А теперь ни молодости, ни мамочки, ни Олега, ни Жени, ни его. Жива ли та продюсерша? Сомневаюсь.
Маленький экскурс в те достопамятные времена. Дело в том, что господин Де Ниро сыграл в прославленной антивоенной ленте «Охотник на оленей». Три молодых американца, русские по происхождению, из провинциального рабочего шахтерского городка воюют во Вьетнаме. Три трагические судьбы участников вьетнамской бойни. Казалось бы, почему советская делегация на Берлинском МКФ поднимается и в полном составе демонстративно покидает кинозал? Есть там одна сцена, когда, оказавшись в плену ненаших вьетнамцев, герои картины, в том числе герой Де Ниро, подвергаются унижению и пыткам на фоне — в этом-то все дело — портрета дедушки Хо Ши Мина. Тут-то наша делегация покинула зал, не досмотрев до конца эту абсолютно не антивьетнамскую, не антисоветскую, не антикоммунистическую ленту. Кино-то пацифистское. Однако в книге тех лет замечательного киноведа Кирилла Разлогова картина «Охотник на оленей» охарактеризована недвусмысленно, как идеологически для нас непригодная. Кирилл Разлогов, надо полагать, досмотрел ленту до конца. Но времена, времена-то сказочные, ермашовские: «Как живешь, приятель?» — «Как в сказке, чем дальше — тем страшнее». Короче, ничего не понимающему Роберту Де Ниро и Майклу Пауэллу отказали в участии актера. Нет, Роберт не хлопнул дверью, он даже не разгневался, он просто ничего не понял. Мало того, Москва ему понравилась. Он, оказывается, еще юнцом хотел побывать в славянских широтах. Ехал автостопом. Хотел увидеть Варшаву и Москву. Но ему уже на границе с Польшей сделали «стоп!». И вот он теперь попал-таки в столицу, в эту странную для него Москву, где ему не посветило сняться, где его никто не узнает на улицах. Когда я извинялся перед Левитанским за то, что просто не могу отказать себе в радости поглазеть на Де Ниро, Юра спросил меня: «А кто такой этот Де Ниро?» — «Ты что, не знаешь Де Ниро, Юра?!» — «Нет. Вот тебя знаю. О нем даже слыхом не слыхивал». Подчеркиваю — 82-й год. Я же, извинившись, побежал к телефону в холл ЦДЛ. Звоню моей тогдашней жене Регине: «Ришь, я в ресторане ЦДЛ. Сижу в компании Роберта Де Ниро. Нет, Рин, я не пьян, клянусь тебе, чем хочешь. Бросай все дела, бери альбом Бори Мессерера „Московские усадьбы“ и дуй сюда в темпе румба. Только, умоляю, быстрее. Одна нога здесь, другая там». Сообразительная Регина сидела за столиком ЦДЛ через полчаса. Регина — замечательная переводчица, синхронистка с английского. И благодаря ей я и узнал тогда всю эту нелепую, абсурдную историю с нашим любимым артистом. По просьбе Роберта надписал роскошный альбом Мессерера. Регина перевела надпись на английский. Роберт сказал, что непременно вскоре прибудет в понравившуюся ему Москву и обязательно с нами свяжется. Такие, ни к чему не обязывающие обещания, как правило, ничем не заканчиваются, оставаясь данью вежливости. Однако очень скоро в нашей квартире раздался звонок. Мало того что господин Де Ниро завалился в наш город, так он еще прихватил с собой целую компанию друзей, одним из которых был замечательный режиссер и друг Боби Де Ниро Мартин Скорсезе. И тут начался гудеж. Поскольку в те 80-е Роберт еще не раз и не два приезжал и оказывался в нашем дому, все эти визиты, гудежи, застолья и даже путешествия в Тбилиси и Питер у меня несколько перемешались в голове. Но в конце концов это и не важно. Отфильтровывается только самое характерное, забавное, важное для меня, чтобы, по возможности, воссоздать облик и черты сошедшего с экрана кумира, встречи с которым еще случатся в Нью-Йорке и Тель-Авиве. Мне теперь семьдесят, а ему уже, подумать только, тоже немало — шестьдесят. А тогда, в 82-м, даже я еще не был стар. Роберт же был молодым и блистательным, в зените своей мировой славы. А я, мы — Регина, Андрей Миронов, Олег Янковский, Илюша Авербах, Никита Михалков — не раз выпивали с американской звездой, вели всякие, иногда весьма интересные разговоры. Для нас, как мне кажется, особенно интересные, так как «железный занавес» еще упирался в планшет земли, и мы как бы подглядывали в незаметные щели, неожиданно открывшиеся. Что сегодняшнему читателю начала XXI века все эти эмоции Козакова, Миронова, Янковского и прочих шестидесятников-восьмидесятников, что ему даже все эти американские звезды, которых навалом в сегодняшней России? Да хоть сам Билл с Хиллари и с Моникой Левински в придачу гуляй по Москве — и этим сегодня никого не удивишь. Ну еще бесплатный концерт Майкла Джексона на Красной площади или старого битла Павлика Маккартни на Дворцовой в Питере любителей, фанов, конечно, соберет, спорить не станем. А старик Де Ниро уже мало кому интересен. Не то, совсем не то тогда было! Я-то живу прошлым. Мне кажется, мы проживаем жизнь свою, чтобы потом вспомнилось: на старости я сызнова живу. Что сохранила память от многочисленных в 80-е приездов Де Ниро в Москву? Прежде всего наше желание понять, коль уж свела судьба, что такое американская мегазвезда в быту, в жизни. Роберт тех лет был весьма неожиданным экспонатом. Никаких актерских прибамбасов, минус какая бы то ни было игра в жизни, полное отсутствие показухи, ровный, спокойный, тихо говорящий, доброжелательный, умеющий слушать собеседника, пил в меру, курил, посасывая остаток сигары, неброско одевался. Помню, мы приехали в Питер — он с шестилетним черным сынишкой Рафаэлем, мы с Региной — и стали оформляться в гостиницу «Астория». Элегантно одетая администраторша лучшей питерской гостиницы узнала меня, была вежлива, предупредительна. Посмотрев на незнакомого ей тогда американца, одетого в мятые черные хлопковые брючата и светлую рубашонку, спросила по-русски: «На какой такой помойке вы его отыскали?» Я, как мог, разъяснял, что это за помойка и кто есть этот американский бомж. Она с недоверием выслушала меня. Регина кипела: «Вот дура! Ей невдомек, сколько стоит то, что на Роберте!» Признаться, и мне тоже тогда было невдомек. Затем мы гуляли по Питеру и сфотографировались в Летнем саду на фоне памятника Пушкину, на Площади искусств. Зашли в гости к моему другу режиссеру Илюше Авербаху, обожавшему искусство Де Ниро. Попили чайку, поговорили, поспрашивали: «Роберт, как вы набрали вес для роли боксера?» Ведь Де Ниро совершил беспримерное: до него, да и после него никто в мировом кинематографе на такое не сподобился. Сначала актер сбросил несколько килограммов, чтобы стать один в один с прототипом своего героя. Он к тому же прибег к пластическому ухищрению, поменяв форму носа. Собственно, сама идея снимать фильм «Бешеный бык» принадлежала Роберту Де Ниро. Он, прочитав мемуары чемпиона мира по боксу итальянца из Бронкса Джейка Ла Мотты, уговорил своего друга Скорсезе делать кино. По ходу книги, жизни, а затем и фильма герой, обожавший выпить, а главное, поесть, невероятно толстеет. Де Ниро должен был прибавить к своему весу двадцать семь килограммов. Что актер и сделал. «Вам помогли какие-нибудь гормоны?» — спросил Илья. «Ни в коем случае, я бы ни на какие гормоны не пошел. Просто в съемке был сделан заранее оговоренный трехмесячный перерыв. Я поехал в Париж — и ел, ел, ел! В Париже чрезвычайно вкусная еда. Ел все, от чего полнеют: торты, пирожные, мучное, пил пиво. Первые семнадцать килограммов я набрал легко. А вот недостающие десять… К концу моего пребывания и обжираловки в Париже еда уже шла носом». — «А как же вы потом избавились от приобретенного?» — «Первые семнадцать сбросил легко, а вот последние десять — с ними борюсь по сей день», — и Де Ниро похлопал себя по животу. Ничего лишнего там мы с Авербахом не усмотрели, но ему виднее. «Скажите, а в ходе этих многократных боев на ринге вам здорово досталось? Ведь вы держали убийственные удары по корпусу и лицу». — «Ни разу. Это уже искусство Мартина Скорсезе и его оператора, раскадровки, обратная съемка». — «Вы работали без дублера?» — «Конечно». — «Скажите, а в „Охотнике на оленей“, когда вы зависали над землей, ухватившись за лыжину вертолета, был дублер? Ведь это же очень опасно». «Это было в самом деле малоприятно, — сказал Де Ниро. — Знаете, я с тех пор не выношу даже шум вертолета». «А сколько дублей вы играете? Один, три, четыре?» — «О чем вы? Сколько надо режиссеру, столько и играю. Ведь у меня может не все получиться или у партнера. Сколько надо, столько и снимаемся. Бывает, что и с одного дубля получится». Нам с Авербахом было интересно порасспрошать у Роберта еще об очень многом, профессионально нас интересующем, но Илюша был человек воспитанный и предложил нам больше не мучить гостя вопросами, а доставить ему удовольствие прогулкой по летнему Питеру, посещением Эрмитажа и прочих питерских достопримечательностей. Так и поступили. Гуляли, смотрели, где-то пообедали. Вечером предстоял балет в Мариинке. Та короткая летняя поездка в Питер незабываема. Питер, белые ночи, очаровательный малыш — сын Роберта Рафаэль и, главное, его моложавый обаятельный папаша. Хотя, впрочем, по порядку. Эрмитаж. На него я предполагал потратить, ну, хотя бы часа два — ведь музей не хухры-мухры все-таки. После пятнадцати минут пребывания Роберт заскучал и стал позевывать, потом сказал: «По-моему, хватит». Спорить с гостем мы не стали. После первого акта «Лебединого…», вполне хорошо станцованного, мы театр покинули. Опять уговаривать не стали, только спросили: что, не понравилось? «Почему же, по-моему, хорошо». Любопытно, что отец Де Ниро — художник. А когда он приехал в очередной раз, по своему обыкновению с обилием сувениров и подарков, как Санта-Клаус, нам с Региной он привез огромную книгу-альбом с фотографиями Анны Павловой. А вот из Эрмитажа ушел, даже не дойдя до зала, где «Мадонна Литта». Там же, в Питере, он за хотел увидеть что-нибудь из ночных увеселений. Начало 80-х — какие там ночные забавы в Ленинграде, когда ближайший ночной бар в Финляндии? Единственное клубничное место — это ресторан «Тройка». Мы заказали столик. Сидим — Роберт, его сынок Рафаэль, Регина и я. В красном, цвета разврата, небольшом зале ресторана маленькая сцена. На ней барышни в колготках телесного цвета, в мини-юбках, красных сапожках, с кокошниками на балетных головках. Что-то поют и пляшут а-ля рюс. Роберт внимательно смотрит. Потом он вдруг попросил отвести его за кулисы. Делать нечего. Сначала я зашел за кулисы сам — проверить обстановку. Крошечное пространство. Объясняю: «Поймите меня правильно, мой коллега из США — знаменитый во всем мире артист Роберт Де Ниро (его фамилия, разумеется, им ничего не говорила) просит разрешения поближе на вас взглянуть». Девицы недоуменно смотрят на известного артиста (на меня) и пытаются понять, что все это означает. «Да нет же, он просто хочет взглянуть на вас. Вот и всё. Даю вам, девушки, слово, не подумайте плохого. Ну, странный он парень, из-за бугра». Позвал Роберта. Он сказал недоумевающим гирлам в кокошниках, что очень хорошо они сплясали, что, мол, все wonderful. Те сделали книксен. Постояли минуту, Роберт улыбнулся им скромной денировской улыбкой, и мы вернулись в зал ресторана. Во втором отделении девицы переоделись во что-то западноевропейское и под музыку из фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк» что-то сбацали. Потом — под музыку из «Кабаре», где снималась близкая подруга Роберта Лайза Миннелли, бывшая его партнерша по фильму Скорсезе «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Вот такой парадокс об американском актере. Сынишка Роберта, мулат Рафаэль, какое-то время жил в нашей небольшой квартире на улице Гиляровского. Мальчуган — тысяча вольт! Нет, на две тысячи потянет. Вождь краснокожих. Но разговоры вел примечательные. Он обнаружил у меня на книжной полке книгу с картинками о немецком фашизме. И этот шестилетний начал рассуждать об этих сволочах наци, да с каким знанием предмета! Наци для него, мулата, были ненавистны. Полагаю, что малыш включал в это понятие расизм как таковой. «А у вас, Регина, есть наци в России? А были?» Ну как ему объяснить про то, что было в Советском Союзе при Сталине да и потом?! «Ведь вы, русские, побили наци?» — «Да, конечно, мы победили нацистов». — «Но ведь американцы тоже их побили. Вы это знаете?«Мы всё знали, мы знали даже то, чего не знал и не мог знать маленький Рафаэль Де Ниро. «У вас много полицейских, я заметил. Очень много. Это прекрасно. Значит, у вас трудно похитить ребенка», — сказал он. Похищение маленьких — вторая тема, которая волновала малыша. Пошел во двор, поиграл с такими же малышами в футбол, быстро нашел с ними общий язык. Роберт доверял Регине сына, когда должен был заниматься в Москве своими взрослыми делами. Собственно, дел у него не было никаких, пока в один из его приездов он не стал председателем жюри Московского международного кинофестиваля. Но это было намного позже. А вот во второй его приезд — или третий вместе с Мартином Скорсезе — я был свидетелем того, как выдающийся режиссер вел переговоры о покупке права экранизации греческого романа «Последнее искушение Христа». Происходило это опять-таки запросто, за обедом в московском ресторане «Националь». Представитель Греции, Мартин Скорсезе, Роберт и мы с Региной явились случайными свидетелями зарождения этого знаменитого фильма, вызвавшего впоследствии скандал, который, как и фильм, докатился уже в постсоветскую Россию. В этом фильме Роберт не играл и не должен был играть, что мне тогда в «Национале» показалось странным. Де Ниро пояснил мне, что ему там как бы нечего играть. Большая роль Иуды была отдана режиссером их общему другу Харви Кейтелу, с которым Роберт не раз партнерствовал в фильмах Мартина Скорсезе. 3апомнился мне еще один эпизод из тех, первых, визитов. Андрюша Миронов и Роберт Де Ниро обедают у нас. Я не выдерживаю и, несмотря на протест Андрюши и Регины, все-таки прорываюсь к Роберту с волнующим меня вопросом: «Прости, Роберт, но другого такого случая не представится. У нас болтают, что в случае, если американский актер сыграет главную роль в успешном фильме, он уже может больше никогда не работать и жить с процентов. Это так?«Недовольная Регина переводит мой бестактный вопрос. Пауза. Затем Роберт спокойно, как само собой разумеющееся: «Конечно, а что тут удивительного? Может, если захочет. Ну а раз зашла речь о деньгах, можно и я вас кое о чем спрошу? Мне ведь тоже интересно. Я знаю, что вы, Андрей и Миша, здесь звезды. Сколько получает у вас актер за главную роль?» «Как будем считать, — сказал Андрюша, — с постановочными или без?» Решили — с постановочными. Объясняем американскому коллеге: фильм 1 час 40 минут, роль из кадра в кадр, актер высшей категории, оплата кругом-бегом пять тысяч рублей. Напомню — стоимость тогдашнего «Москвича». «В месяц?» — спрашивает Роберт. «Нет, за всё. Понимаешь, за всё. Регина, переведи ему точно». Перевела точно: пять тысяч за главную роль. Последовала пауза. Роберт промолчал, вздохнул и, сложив по-денировски губы — нижняя губа налезла на верхнюю, — изобразил сочувственное удивление и покачал головой. В общем, мы поняли друг друга. Два мира — два Шапиро, а можно и так: два мира — два Де Ниро. За несколько приездов Роберта в Москву — тогда, в 80-е, он почему-то зачастил — было много всякого. Его чествовали, его гуляли по ресторанам и русским баням. Он стал почетным и желанным гостем: в Москве, в Тбилиси его буквально рвали на части. Время тогда стремительно менялось. Люди приобретали видеомагнитофоны и смотрели все подряд. Фильм «Однажды в Америке» принес Роберту в России бешеную славу. Нет, не «Таксист», не «Бешеный бык», не «Охотник», даже не «Крестный отец», не музыкальная лента «Нью-Йорк, Нью-Йорк», а именно спагетти-вестерн, где Де Ниро играет, как всегда, хорошо. Плохо он играть просто не умеет. Но для меня даже теперь, когда на его счету сотни фильмов, он навсегда останется тем Робертом Де Ниро, который снимался редко, но по-снайперски метко. В 70-х годах, когда американцы чаще, чем сегодня, во всяком случае, делали штучный товар, само участие в фильме Марлона Брандо, Джека Николсона, Аль Пачино, Дастина Хоффмана или Де Ниро не только гарантировало финансовый успех, но служило гарантией качества самой ленты. У нас такие актеры — Алексей Баталов, Иннокентий Смоктуновский, Инна Чурикова, еще некоторые. Видать, канули в вечность эти времена — что у нас, что у них. Сие не означает, что у нас, к примеру, любой из названных мастеров не мог влипнуть в дерьмо. Кино — искусство в первую очередь режиссерское, это понятно. К тому же зарабатывать — пусть советские, деревянные — чем-то надо. Говорят, что Иннокентий Михайлович Смоктуновский в последние годы жизни, когда можно было торговаться, задавал вопрос: «Ну, и сколько вы мне заплатите за это безобразие?» Далее все зависело от цены. Может быть, примерно так же дело обстоит и у них, на Диком Западе? Иначе чем объяснить, к примеру, что их великие снимаются, и много, в сомнительных лентах? Цена за безобразие, конечно, с той, что отваливают нам, грешным, по-прежнему несравнима. Федот, да не тот, несмотря на русский капитализм. Да не капитализм это вовсе — помесь негра с мотоциклом, кентаврическая система — капитализм с нечеловеческим лицом! У них тоже многое изменилось — и не в лучшую сторону — в искусстве кинематографа, во всяком случае. Говорю как зритель. Хотя, будь я сам участником в голливудской гонке, получателем баснословных гонораров, не знаю, что бы я запел и как поступил. Так что трудно нам судить, почему, скажем, тот же Де Ниро делает по два, а то и по три фильма в год. Нет слов, много работать — это клево, лучше, чем сидеть у себя на вилле и плевать в потолок. Однако я никогда не пойму, почему мегазвезда сам не заказывает сценарии, как это делал тот же Лоренс Оливье, снимая ленту по произведениям Шекспира, или Орсон Уэллс, снимавший и «Гражданина Кейна», и «Процесс» Кафки, правда, «Отелло» недоснял — денег для окончания фильма не хватило. Видать, в каждой избушке свои погремушки. Не нам судить, информации маловато. Да и менталитет иной. Я как-то расспрашивал Роберта о том, где он учился, играл ли он на сцене, закончив театральную школу, не хотел бы он сыграть на сцене теперь. Тогда, в 80-х, у Де Ниро была идея сыграть господина Уи в «Карьере Артура Уи» Бертольта Брехта. Он не раз мне говорил об этой странной мечте. Театр гротеска. Ведь Де Ниро острохарактерный актер, он не раз это блистательно доказывал, играя в кино, изменяя свой внешний вид, пластику, тембр голоса и так далее. На мой взгляд, Де Ниро — идеальное воплощение мечты Станиславского об актере! Разумеется, всякого художника следует судить по пикам в его творчестве. У Де Ниро таких пиков не счесть. Но все-таки почему не Шекспир, не Чехов, не Артур Миллер или Теннесси Уильямс? Почему неактерский драматург Брехт? Совсем неактерский. Уи Де Ниро не сыграл, однако в конце 80-х на бродвейскую сцену вышел, сыграв в камерной пьесе о наркоманах. Играл недолго, хотя спектакль пользовался успехом. Я спросил его, встретившись с ним в Нью-Йорке в 89-м году: «Почему бросил?» «Достаточно, хватит, — сказал по своему обыкновению немногословный Боби. — И материально невыгодно, это же не кино». В 89-м году я попал наконец в Америку и связался с Робертом, точнее, попросил связаться с ним мою уже бывшую тогда жену Регину, проживающую в Нью-Йорке. Поехав по приглашению Де Ниро в качестве гостя в Штаты, Регина кинула якорь в Америке и живет там по сей день, став гражданкой США. Нет, Боби не увел от меня жену, просто пригласил одного из нас повидать Америку. Мы на семейном совете решили, что гостем станет Регина. Я потом объяснил Роберту, что он ни в чем не виноват, судьба. В сентябре 89-го я вместе с коллегами-артистами приехал в Америку на гастроли. В составе нашей бригады были сплошь хорошо известные русской диаспоре имена — Гердт, Гафт, Ширвиндт, Костолевский. Роберт откликнулся на звонок Регины и пригласил нас пообедать в ресторан, кажется, на 5-й авеню. Он был одним из совладельцев этой харчевни. Другим был Михаил Барышников, с которым я знаком не был. Регина объяснила мне, что мы должны прибыть в ресторан в точно назначенный час, минута в минуту. «Это Америка, Миша, — строго сказала Регина. — Здесь время зря не теряют. И, пожалуйста, не пей, — добавила моя бывшая. — Здесь тебе не Москва». В общении с американцем Де Ниро, и не только с ним, я всегда сильно зависел от Регины. Я в иностранном ни в зуб ногой, а Регина — переводчик высокого класса. Бывало, сидим в Москве, беседуем, хоть с тем же Де Ниро, и у меня ощущение, что я говорю напрямую с иноязычным гостем. Но стоило Регине отлучиться хоть на минуту, выйти на кухню, чтобы принести водку и хвост селедки, я превращался в глухонемого. Меня, да и гостя, словно вырубали. Странное, идиотское положение. Сам виноват. Я, как и многие в моем поколении, в детстве языки не учил за ненадобностью, жили-то за «железным занавесом», живого иностранца в глаза не видели и полагали, что не увидим. А в пятьдесят лет учить анг лийский, живя в Москве, тоже как бы ни к чему. Да и лень к тому же. Правда, в пятьдесят четыре года нужда заставила меня в срочном порядке освоить иврит в Израиле, где я, кстати сказать, однажды встретился с тем же Де Ниро. Но давайте по порядку. Итак, мы с Региной сидим в нью-йоркском ресторане и ждем хозяина, который запаздывает. Когда мы назвались, нам указали столик и спросили, не желаем ли мы в ожидании выпить. Мы не пожелали, а сказали, что посидим просто так. «Нам есть о чем поговорить», — пошутила моя бывшая жена, что было чистой правдой. «Смотри, смотри», — кивнула она в сторону большого окна, через которое была хорошо видна улица. Подъехала машина. Из нее вышел Роберт, на носу которого почему-то были очки, ранее мной никогда не примечаемые. Какой-то неденировской походкой человек быстро просеменил к подъезду своего ресторана на 5-й авеню и вошел в него. Снял очки, опять стал Де Ниро. Зачем этот маскарад? Регина сказала: «На всякий случай. Ведь здесь его каждая собака знает». Через какое-то время подвалил Михаил Барышников, тоже в странноватом прикиде для всемирной звезды. Роберт познакомил меня с петербуржцем Мишей. Нашли, как говорится, время и место познакомиться друг с другом два бывших ленинградца. Де Ниро привел с собой еще одного своего близкого друга, актера и режиссера моих лет. «Тебе, Миша, будет с ним интереснее, чем со мной. Он любит театр». Когда Роберт уже в начале 90-х окажется в Тель-Авиве, я увижу его опять-таки в компании его умного друга. Итак, был этот недлинный ланч в Нью-Йорке. Говорили о театре Льва Додина, о его спектакле «Братья и сестры», которым восхищался Барышников, об Иосифе Бродском, опять же с Михаилом, об американской драматургии с умным другом. Роберт же весьма интересно рассказывал об Анджее Вайде, которого сильно зауважал. Де Ниро, решивший тогда заняться кинорежиссурой, специально съездил в Польшу и, кажется, побывал на съемках у великого поляка. Но музыка играла недолго, чай, не Москва. Мы через час, а может быть, того меньше мило расстались. «В другой раз приму тебя, Миша, у себя дома», — сказал Роберт. Да-да, два мира — два Де Ниро. Говорю это без всякой обиды. Довольно и того, что он изыскал время, любезно пригласил нас отобедать в свой ресторан. Я, действительно, не могу пожаловаться на его неласковое к себе отношение. Как раз наоборот. Еще в Москве 87-го года он вместе со взрослой дочкой навестил меня, находившегося на лечении в больнице. Он нашел меня и в Тель-Авиве в 94-м году, узнав, что теперь я живу и работаю в Израиле. Мы теперь уже сами — с женой Аней и с нашим пятилетним сыном Мишкой — были приглашены на светский раут в Яффу по случаю приезда в Израиль на два дня знаменитого американца. Теперь Роберт посадил на закорки моего пацана, как когда-то в Питере я — его Рафаэля (есть фотографии). Пройдет еще какое-то время, и знающий английский Мишка поговорит вместо меня с Робертом по телефону. Я буду стоять рядом, а Минька будет переводить, как когда-то Регина. Но вживе увидеть Роберта мне уже не доведется. Думаю, никогда. Время летит. Вот уже и Роберту шестьдесят, а мне так и подавно семьдесят. Слышал я, что Роберта прооперировали, слышал, что он в очередной раз на ком-то женат. Да не важно это все. И времена иные настали. Роберта, по-моему, в нашу Москву не тянет, а я, бывая довольно часто в Америке, его тоже не беспокою. Зачем? Что нас связывает, в конце концов? О чем бы мы, теперешние, стали говорить, если бы даже встретились? О его новых замечательных ролях? Обо мне он ничего не знает. Да толком не знал и в те прежние времена. Я для него был, наверное, интересен как коллега, живущий в этом странном Советском Союзе. Он для меня — как великий актер, сошедший с мирового киноэкрана в ресторан ЦДЛ, за окнами которого мела московская поземка. Гурзо, Мастроянни, Де Ниро. Из фильма, срежиссированного Вуди Алленом, где я сам сыграл эпизодическую роль зрителя. Но ведь и этого могло не случиться. Так стоит поблагодарить судьбу. Мы живем для воспоминаний, пока, разумеется, еще живем. Михаил Козаков (Из журнала "Искусство Кино", №3 за 2005 год) |
Пoддержите этот сайт - разместите у себя код нашей кнопочки:
Для того, чтобы такая картинка показывалась на Вашем сайте, скопируйте код, показанный ниже и разместите в подходящем месте на своем сайте | |
|
Обратная связь
| |
